29 декабря 1954 года в деревне Ивановка, Пензенской области, скончался один из великих русских художников Иван Силыч Горюшкин-Сорокопудов. Леген-дарная личность, очень требовательный и справедливый человек, долгие годы воз-главляющий Пензенское художественное училище, в последнее время, отстраненный от должности за консервативные взгляды, он вынужден был проводить в глухой де-ревне.
Талант, которым он обладал, был столь редок, что сравнить его можно было разве что с самыми выдающимися русскими художниками конца XIX – начала XX века. Но другие мастера становились известными в России и Европе, о них писали, из-давали монографии, а об И. С. Горюшкине-Сорокопудове упрямо молчали или, что не стоило скидывать со счетов, умышленно замалчивали.
Художник боготворил старину. Еще студентом Академии художеств, собирая материал для конкурсных работ, он, ученик Репина, часто бывал в Угличе, Суздале, Ростове Великом, других старинных городах, где без устали писал монастыри и звонницы с монахами, многоцветные главы соборов и церквей. Его так и прозвали — певец колокольной России.
Мир тихий, умиротворенный, отрешенный от суеты запечатлен в работах И. С. Горюшкина-Сорокопудова.
Чего стоит одна его картина «Из века в век», написанная в 1912 году. Сколько ни смотри на неё, глаз не оторвёшь. В жаркий полдень на звоннице мирно воркуют голуби, не пугаясь присутствия людей в монашеских одеяниях. Внизу — крыши домов и необозримые сельские дали…
Он внимательно изучал историю и быт Древней Руси, возводя красоту старинного уклада русской жизни в эстетический идеал совре-менности. Воспевая старую Русь, ее обряды, обычаи, Иван Силыч способ-ствовал развитию интереса народа к русской истории и культуре.
Человек непростого характера, резкий, даже грубоватый в общении с людьми, он в совершенстве владел своей профессией.
Многие приезжали поступать в Пензенское училище из дальних горо-дов и сел, с тем только, чтобы учиться у И. С. Горюшкина-Сорокопудова.
«От учеников Иван Силыч требовал внимательного, вдумчивого от-ношения к жизни, — вспоминал художник А. Вавилин. — Часто приводил в пример своего учителя – великого И. Репина, который никогда не расставался с альбомом, используя каждую возможность сделать набросок или рисунок. Иногда Иван Силыч брал кисть у ученика, чтобы внести поправку в работу… К своим ученикам… относился с особенной чуткостью и всегда волновался, когда делал указания, но в то же время был строг, требуя искренности в ис-кусстве. Он ненавидел всякого рода фальшь в работе, не говоря уже о форма-листических трюкачествах, которые едко высмеивал».
Он был подлинным художником, не терпел пренебрежительного от-ношения к творчеству, даже ученическому. Рассказывали, однажды на обходе кто-то из педагогов показал на лежащую на полу работу ногой: «Вон тот ри-сунок…». Горюшкин своей тростью сильно ударил его: «Ножку! Ножку!».
Был у него талантливый ученик по фамилии Часовников. Время от времени он исчезал из училища. Подчас, его уже решали исключать, и тут он возникал с мешком, полным холстов, скрученных в рулоны. Раскатывал их на полу, а там — интерьеры церквей, соборы, монахи со свечами. Горюшкин, гля-дя на работы, все прощал. Повторялось это довольно часто.
Много поколений художников училось под знаком Горюшкина-Сорокопудова, получая от него благословение.
Это он, преподаватель Пензенского художественного училища, в годы войны направил письмо И. В. Сталину, ратуя за то, чтобы художники были отозваны из действующих армий. Ему важно было донести мысль, что талант, дарованный Богом художнику – великая редкость, и необходимо, чтобы остались в живых те, кто мог бы после окончания войны способствовать со-хранению и утверждению национальных традиций в русской школе живопи-си.
И морозной зимней ночью 1943 года, в далекую Пензу примчал фельдъегерь, чтобы вручить И. С. Горюшкину-Сорокопудову письмо от вождя, в котором извеща-лось, что вопрос, поставленный художником, решен положительно.
Благодаря Горюшкину, Пензенское художественное училище сохранило тра-диции русской национальной школы живописи в военное и послевоенное время. Хра-нит оно их и по сию пору. И в том немалая заслуга Ивана Силыча, умевшего мыслить по-государственному.

Хоронили его из училища. Было очень много народа. Люди за-бирались на все деревья вокруг. Когда процессия двинулась, кто-то фотографировал с дерева. Все старались пробраться ближе, чтобы видеть его. Пенза хоронила своего великого земляка. Огромная толпа сопровождала гроб, который до самого кладбища несли на руках ученики.
Студенты очень любили его. Когда процессия подошла к пого-сту, вдруг зазвонили колокола. Не нужно забывать, это было время оголтелой борьбы с религией. И колокольный звон, да еще в честь ху-дожника, был жутким криминалом. Позже выяснилось, студенты дого-ворились заранее со звонарем.
Похороны Горюшкина-Сорокопудова были своеобразной демонстра-цией. Советская власть преследовала его за его любовь к русскому церковно-му и монастырскому быту, за преданность старине. Народ же воздавал долж-ное художнику.
Первая посмертная выставка, устроенная в залах училища, дала возможность в полной мере оценить масштаб творчества художника. Подолгу не отходили зрители от исторических картин «Сцена из XVII столетия», «Вечерний звон», «Божий суд», «Базарный день в старом городе», «Игуменья на молитве» «Князь Игорь», «Плач Ярославны», «Упавшие колокола», «Из века в век»…
Запоминались прекрасные портретные рисунки, чудесные “зимы” с деревьями в инее, необыкновенной красоты, написанные маслом, Из летних пейзажей привлекали внимание купы деревьев и над ними церковные маковки с крестами…
И. С. Горюшкин-Сорокопудов обладал удивительным чувством красоты.
Это был чисто русский художник, большой мастер, смелый, независи-мый человек со всеми его достоинствами и слабостями.
Он не заигрывал с властью, хотя она старалась его обласкать: в 1943 году ему присвоили звание заслуженного деятеля искусств. К нему ездили высокие чиновники из Москвы. Но Иван Силыч их не жаловал. Стоило по-явиться с портфелем, подъехавшему на исполкомовском автомобиле гостю, Горюшкин выходил на крыльцо дома и громко вопрошал:
— Бутылка есть? Нету? Поворачивай обратно.
После его смерти в кладовке обнаружили пирамиду из пустых буты-лок. Горюшкин пил. И не только после смерти любимой жены. Рассказывали такую историю: сидят Иван Силыч и его ученик Вавилин, будущий директор Пензенской картинной галереи, в кабинете Горюшкина, выпивают, разговари-вают. Вдруг слышат, заскрипел пол, открылась одна дверь, другая, послыша-лись шаги, шелест шелкового платья. Горюшкин снимает чёсонки, ставит их возле стола и прячет в них бутылку, стакан. Заходит Клавдия Петровна, вели-чественная и строгая дама. Горюшкин читает стихи:
Потянул ветерок,
Воду морщит, рябит,
Понеслись утки с шумом,
И скрылися…
Он очень любил Кольцова, Никитина. Часто цитировал их. Жена видит — всё хорошо, сидят, стихи читают. Постоит молча, поводит очами и уходит не торопясь. Только замрут звуки, Иван Силыч снова вытаскивает бутылку, надевает любимые чёсонки и продолжается душевный разговор.
Будто бы однажды Вавилин спросил:
— Иван Силыч, ты мне скажи, пожалуйста, когда нос пишешь, как класть мазки: вдоль или поперек?
Горюшкин взял его за затылок и сунул головой в стол:
— Не в коня корм!
А между тем в Пензенской картинной галерее хранится великолепный портрет Ивана Силыча, написанный Вавилиным. Величавый и вызывающе самоуверенный ху-дожник изображен сидящим в глубоком кресле в свободной позе. Очень выразитель-но и красиво вылеплено лицо. Ярко выявлен характер независимого, строптивого и могучего человека. Вся работа свободно написана. Ходили слухи, будто сам Горюш-кин прошелся кистью по портрету.
Приведем еще одно устное предание, хранящееся в среде пензенских художников.
Однажды, во время застолья с гостями — представителями власти, зашёл раз-говор об октябрьских событиях 1917 года. Кто-то из высоких гостей спросил:
— Иван Силыч, как вам видится наша революция, что вы можете о ней сказать?
Тот в тон ему отвечал:
— Да что говорить, революция – это половодье…
Довольный гость решился развить тему:
— Как это образно, Иван Силыч, — половодье. Ну, а если пошире, пошире?
— Пошире? А что ж пошире. В половодье всё говно на поверхность и всплывает…
Гостей как ветром сдуло.

Илья Ефимович Репин высоко ценил талант Горюшкина. О том гово-рит дарственная надпись на фотографии, подаренной бывшему ученику: «Проникновенному искренним, глубоким чувством к родной красоте, дея-тельному художнику – Ивану Силычу Горюшкину-Сорокопудову. Илья Ре-пин 1913, 30 апр.».
Оба очень остро чувствовали время, в котором жили, и каждый по-своему отразили его.
В 1906 году, вскоре после неудачной попытки «либеральных» сил свергнуть в России монархию, Горюшкин задумывает картину «Иуда» и готовит к ней натурные этюды. В тот же год пишет картину «Зачем здесь крест мой?», в которую вводит об-раз Спасителя, отводящего руку священника с крестом, пытающегося призвать к по-каянию приговоренного к казни революционера. На петербургской выставке «Blanc et Noir» («Чёрное и белое») появляются офорты Горюшкина на религиозные темы: «Воскрешение Лазаря», «Моисей в пустыне», «Хождение по водам», «Пир в Кане Га-лилейской»…
Он не мыслит России и русского человека без Православия.
Тема борьбы добра и зла не оставляет его. Свидетельство тому — иллюстрация, сделанная Горюшкиным к символистской пьесе Л. Н. Андреева «Анатема». Эта рабо-та была экспонирована на XXX выставке картин Общества русских акварелистов (1911).
«Анатему, – вспоминал ученик Горюшкина, — этого современно-го Мефистофеля, мудрого, сильного и одновременно циничного верт-лявого беса – художник изображает в смятении. В страхе отпрянул он от могущественного Великого Разума вселенной – таинственного духа, охраняющего врата, за которыми обитает «начало всякого бытия».
С этого периода Горюшкин всё чаще обращается к русской истории, к событиям прошлого. Ему важно противопоставить космополитическому вли-янию той части общественной среды, которая легко расстается с националь-ной культурой, незыблемые, прочные традиции русского народа.
После событий 1905 года, когда резко обострился вопрос националь-ного самосознания, художников особо интересовали «вечные» черты русско-го национального характера. По-разному они видели их. Для В. И. Сурикова это были стойкость и героизм. Нестеров пытался доказать, что истинность русского характера в кротости, смирении, доброте и искренней вере. Для А. П. Рябушкина, Б. М. Кустодиева, А. М. Васнецова, К. Ф. Юона – главное ви-делось в приверженности русского человека к патриархальному укладу, в его душевном здоровье и оптимизме. Именно в этом видел идеал русского чело-века и Горюшкин-Сорокопудов, прекрасно осознавая, искать такой характер можно только в провинции.
В 1908 году, распрощавшись со своей большой петербургской мастерской, Горюшкин переехал в Пензу. Здесь, в четырнадцати верстах от города, у деревни Но-ваая Ивановка, купил он небольшую усадьбу на берегу реки Ардым. Здесь же начал писать одну из первых своих исторических картин – «Прощание князя Игоря с Яро-славной», которой будет присуждена вторая премия на конкурсе в императорском Обществе поощрения художеств.
Тема «Слова о полку Игореве» получила настоящее воплощение в другой ра-боте Горюшкина-Сорокопудова – «Плач Ярославны». В образе Ярославны Горюш-кин стремился выразить горе матерей и жён воинов земли русской, попавших в полон, навсегда оставшихся в далёких половецких степях.
Любопытно проследить за работой мысли художника по его ра-ботам, написанным в те годы: «Князь Игорь», «Думский боярин», «Из века в век» (1912), «Игуменья на молитве» (1912), «Канун Пасхи в старину» (1914), «По старой вере» (1916).
Как и в прежние годы, с тем же рвением, колесил художник по губернским селам и городам, внимательно присматриваясь к народной жизни и местным обыча-ям. Именно в Ивановке были созданы его основные произведения: «Базарный день в старом городе», «Божий суд», Писал художник и портреты, темпераментные, цель-ные, с большой глубиной раскрытия образов: «Женский портрет», «Под солнцем» (1910 — 1912), «Портрет Мансыровой» (1910 -1912), «Портрет К. А. Клодта» (1912), «Портрет жены» (1914-1916)…
Писал и пейзажи.
«Край любимый! Сердцу снятся скирды солнца в водах лонных. Я хо-тел бы затеряться в зеленях твоих стозвонных…» Эти есенинские строки, ко-торые любил повторять Иван Силыч, вероятнее всего, были выражением его собственного жизненного кредо.
До последних дней не расставался художник с милой его сердцу ста-риной. В Ивановке увидели свет картины «На звоннице», «Упавшие колоко-ла» (1930-е годы). В мастерской Ивана Силыча хранились народные костю-мы, одеяния священников, вооружение древних воинов. В них он не только обряжал натурщиков, но нередко примерял их сам, чтобы острее почувство-вать далёкое время.
Творческую работу Иван Силыч сочетал с преподаванием в Пен-зенском художественном училище, в котором начал работать в 1908 году.
При нем возникли и укрепились основные традиции училища и тот дух творчества, который жив в ней и по сию пору.
«В основу воспитания Горюшкин ставил искренность, простоту, дове-рие к ученикам, — вспоминал художник Юрий Нехорошев. — И молодые люди платили мастеру тем же. Так завязывались подлинно товарищеские, в высшей степени уважительные отношения между мастером и учениками. Они укреп-лялись во время долгих бесед. Особенно обстоятельные беседы проводились весною, после экзаменов и защиты дипломных работ. Старшекурсники и вы-пускники собирались в усадьбе Горюшкина. На костёр ставились ведро с кар-тошкой, чайник, доставались из погреба прошлогодние припасы, и начиналась бесконечная беседа о русском искусстве, о призвании молодого художника, о месте искусства в жизни…».
P. S. В этом году всей семьей, с дочерью Ириной и внуками Ксенией и Максимом мы побывали в Пензе и посетили могилу Ивана Силыча Горюшки-на-Сорокопудова. Убрали сор из ограды. Помолились. И были приятно удив-лены, когда увидели трёх художников, пришедших, как и мы, поклониться праху великого мастера.
Никогда не забудут в России тех, кто по-сыновьи был предан ей.