Долгая жизнь ядовитого мифа

Источник:

Газета Слово

продолжение

Совсем недавно Русская православная церковь отметила день памяти выдающегося сына России — святителя Макария (Невского; 1835—1926). При жизни он заслужил именования «Апостола Алтая» и «патриарха алтайских миссионеров».
«Нет на Алтае ни одной речки, ни одного ущелья, где не знали бы его имени, не помнили его наставлений, — писал о нём один из трудников Алтайской Духовной миссии, которую многие годы возглавлял святитель. — Даже в самых захолустных уголках, недоступных дебрях и среди язычников имя владыки Макария произносится с великим уважением».
Миссионерская деятельность святителя Макария, прослужившего более полувека на Алтае, способствовала тому, что эта языческая, дикая, заброшенная страна трудами его обратилась в христианскую, православную. В живописных глухих селах заблистали главы православных церквей, затеплились очаги христианского просвещения – церковные школы.

Надо сказать, за время служения святителя Макария было открыто 348 новых приходов, два женских монастыря, 229 приходских школ и 767 школ грамоты. Владыка предпринял капитальный труд перевода всего четвероевангелия на алтайский язык. Стараниями его были переведены и напечатаны Евангелия от Матфея, Марка и Луки и начато печатание Евангелия от Иоанна.
На Алтае он прошёл путь от рядового миссионера до архиепископа.
Высочайшим повелением 25 ноября 1912 года архиепископ Томский и Алтайский Макарий (Невский) возведен был на митрополичью кафедру Первопрестольной.
В лице митрополита Макария на этот славный святительский престол возводился архипастырь глубочайшей любви к своему народу, искреннейшего благочестия и поборник коренных устоев православной веры.
Москва нуждалась в таких архипастырях. Религиозное состояние общества, особенно образованной его части, всё глубже погружавшейся в европейскую расцерковлённую культуру, было весьма неблагополучным. Скептицизм и рационализм овладевал сознанием русской интеллигенции. Холодная, обрядовая вера делала многих людей безрелигиозными. Виной тому была, в частности, и оторванность архиереев от жизни.
Нужна была внутренняя миссия.
В рескрипте, подписанном государем, богатый миссионерский опыт владыки Макария был указан как главная причина его назначения на митрополичью кафедру Первопрестольной.
Немедленно по вступлении на неё владыка Макарий как природный миссионер открыл при своих богослужениях катехизацию народа, приглашая к тому же и московских пастырей. Мало, однако, кто послушался призыва старца-святителя, несмотря на то, что на первых же беседах многие обнаружили плохое знание основ веры, церковной дисциплины, обрядов.
Для тесного сближения с московским духовенством владыка Макарий устраивал по благочиниям специальные собрания, на которых всегда бывал сам. «Здесь продолжалось то же учительство, носившее характер святоотеческий, а не современный, направленный на устроение лишь внешней жизни… — писал епископ Арсений (Жадановский). — Пастырь во всем должен показывать примеры порядка, как учил святой апостол Павел своего ученика Тимофея: «…будь образцом для верных в слове, в житии, в любви… в вере, в чистоте». (1 Тим. 4.12). Следуя этому, митрополит Макарий старался по-апостольски наставить подчинённых ему священнослужителей в благочестии, сам во всём являясь поистине образцом для верных».
Предстоятель Московской митрополии, несмотря на свои 78 лет, был деятелен, глубоко вникал в жизнь епархии.
«Я приехал смотреть не храм ваш и не здания, хотя и это входит в цель моего посещения, но узнать, как устрояете вы свой храм духовный, как живёте вы, как спасаете души ваши, как преуспеваете в вере и благочестии», — говорил он священникам во время своих поездок по епархии.
Москве бы радоваться назначению такого светильника, но она, к сожалению, «не познала его». (Ин. 8, 35). Гордые, самообольщённые своим образованием современники не оценили просветительской деятельности митрополита Макария.
Вступив на одну из древнейших кафедр России, владыка оказался в окружении особого мира, живущего совсем иными законами, чем истинно православная Святая Русь. Множество «теплохладных» людей, заполнивших ограду церкви и пребывавших в ней по мотивам отнюдь не религиозным, с равнодушием и неприятием взирали на «живого русского святого».
Однако своим живым примером митрополит Московский и Коломенский Макарий (Невский) сильно влиял на всех, кто его знал и входил с ним в общение. В этом отношении он напоминал отца Иоанна Кронштадтского. Неутомимый и самоотверженный труженик, Владыка Макарий оставался поистине светильником на свечнице Московской епархии.
Его почитал сам государь.
Однако врагов у святителя Макария не убавлялось.
После образования Временного правительства и отречения государя Николая Александровича от престола, Святейший Синод от 20 марта 1917 года постановил уволить за преклонностью лет на покой митрополита Московского. Этому решению предшествовали грубые действия нового обер-прокурора Святейшего Синода В. Н. Львова, впоследствии порвавшего с Православной церковью.
Предшествовали увольнению митрополита Макария также собрания части московского священства и мирян, стремившихся вести церковную жизнь «на новых началах».
Последние годы жизни святитель Макарий провёл в заточении, в Николо-Угрешском монастыре…
Но именно отсюда несломленный, крепкий духом святитель Макарий обращался к русскому народу, призывая его не терять разум, не порывать с Богом, бороться с начинающейся смутой в России, с теми, кто жаждал порабощения русского народа.
И голос разума был услышан.
Сегодня, в память о святителе Макарии (Невском), мы публикуем отрывок из его послания русскому народу
Како потемне злато и помрачися сребро доброе? Золотое сердце было у тебя, русский народ. Как же потемнело это золото? Серебро доброе были твои нравы и обычаи. Как же помрачилось это сребро доброе?
Русь Святая, что сталось с тобою? Где твоя святость? Кто возвратит нам то благочестие предков наших, которые за веру Православную, за дом Пречистой Богоматери, за Царя Самодержавного, за землю Русскую готовы были отдать всё, не только имущество, но и самую жизнь? Тогда весь русский народ был, как один человек: все думали одну думу, как бы постоять за те устои, на которых стояла земля Русская: за веру, за Царя, за народ благочестивый.
Все сословия, и бояре, и земледельцы, и богатые, и бедные, составляли как бы одну семью. Где земледелец, там и боярин; где купец, там и нищий. Настанет ли праздник Господень, и все идут в храм Божий: князь и боярин с сумой для милостыни, и бедняк в лохмотьях, и нищий с протянутой рукой, и земледелец с копейкой трудовой на свечку Богу – все идут в храм Божий и для всех там было место. А пьянства и греховных увеселений, отвлекающих ныне людей от праздничной Божией службы, отнюдь не допускалось: все питейные дома запирались в субботы до понедельника; о зрелищах и увеселениях под праздники, как допускают ныне, и помину не было.
Супружества были связаны неразрывными узами до гроба. Дети воспитывались в страхе Божием, в повиновении родителям, в почтении старшим. Немного было тогда мужей ученых, но все они были люди верующие, благочестивые. Простой народ разным наукам хотя и не учился, но хорошо знал ту науку, которую давала ему Святая Церковь; от нее он учился по Псалтири, по Прологам или толковым Евангелиям, по житиям святых, по Златоусту и другим учителям Церкви, которые читались в храмах Божиих. Из этих книг народ не только умудрялся на спасение, но научался и житейской мудрости. Много и доныне осталось мудрых народных изречений от старых времен; из сборников их составляются ныне целые книги. Откуда у предков наших та мудрость, которую можно уподобить изречениям древних мудрецов иудейских и эллинских? Все это, или почти все, благочестивый народ восприял из писаний, которые читались ему в храме и которым он научился и дома.
Ныне не то стало; все пошло по-иному, но только не по-Божиему. Старое мы стали бросать и нового доброго ли наживаем? От добрых старых обычаев у нас остались только клочки. Мы проживаем старое богатство, доставшееся нам по наследству от добрых наших предков, как проживал блудный сын наследство своего доброго отца. Нужны ли примеры для этого? Вот, в старину и боярин, и купец, и ремесленник, и земледелец – все любили Святую Церковь, как матерь свою. Ныне многие стали чуждаться Святой Церкви, стыдиться, как стыдится иногда юноша своих простых родителей, попавший в город по их же милости и наслушавшийся насмешливых рассказов недобрых людей о простоте селян и мнимом превосходстве городских жителей.
В старину и князь, и боярин, и купец, и земледелец чтили праздники Господни; все более или менее любили посещать храмы Божии; с вечера шли к вечерне; утром, вставая рано, шли к утрени, а потом к Литургии. Ныне не то. Посмотрите, кем ныне бывают наполнены наши городские храмы? Там только простой народ, да и тот далеко не весь и не всегда. Все знатное и богатое там отсутствует; нет их ни на вечернем, ни на утреннем богослужении. С вечера одни из них сидят в домах увеселений, в театрах; другие в домашних спектаклях, в прогулках; иные за картежными столами, а утром, когда бывает Литургия, они еще спят после вечерних и ночных увеселений.
В старину весь русский народ составлял одну семью, у которой была одна вера, одни обычаи. Ныне разделился русский народ. Каждое сословие избрало для себя как бы свою особую веру, свои обычаи. Верхние сословия стали стыдиться веры своих отцов и остались совсем без веры или же пошли за изобретателями новых вер, сделались последователями новых лжеучителей, образовавших новые секты, новые толки. Средние сословия избрали себе новых богов: торговое стало поклоняться злотому тельцу, которому приносит в жертву все свои труды, все время, ему отдает и все свои думы и все свое сердце; ремесленник то занят своим делом, препятствующим ему служить Богу, то отдается греховному отдыху в виде разгула, попоек и разного рода увеселений. И торговцы, и ремесленники живут также без веры и без Церкви. Только низшее сословие пока держится унаследованной от предков веры и обычаев, но и то далеко не все.
Таким образом, как бы весь русский народ пришел в такое состояние, в каком некогда находился Израиль, который, отпавши от Бога и предавшись нечестию, за это подвергался разным наказаниям, а потом 70-летнему плену. Чрез пророка сказано было об этом народе: От подошвы ноги до темени головы нет у него здорового места: язвы, пятна, гноящиеся раны (Ис. 1, 6).
А о простом народе с сожалением должно сказать, что он спился и развратился. Он пропивает свое достояние, свои пожитки; он пьет с горя, пьет с радости; все сделки у него совершаются не иначе как с выпивкой. Если он несет в жертву Богу свою трудовую копейку, то в винную лавку отдает полный рубль. Он сам пьет, и дети пьют; пьют и женщины.
Пьянство приводит его к разврату. Мужья оставляют жен, жены покидают мужей и идут за другими. Развращается и молодежь по примеру старших. Не было в старину такого разврата, как ныне. Усилилось ныне и воровство: один обкрадывает казну и не считает это грехом; этот крадет святыню, обкрадывает церковь. Наемник обкрадывает хозяина, а хозяин не всегда отдает должное наемнику.
Обман и клятвопреступление также не стали считаться грехом. Кто только ныне не лжет, кто не обманывает? Нигде не стало честности и добросовестности. У самых, по-видимому, честных людей честность сохраняется только дотоле, пока ее сдерживает стыд и страх. У нас прошли те времена, когда можно было ценные вещи оставлять на дворе без запора и караула. Трудно ныне найти человека, который сам объявил бы потерянную кем-либо вещь и доставил ее хозяину ее.
Так мы растеряли то сокровище добра, которое скопили наши предки и передали нам как богатое наследие, с которым соединялось Божие благословение. Не потому ли мы теперь терпим неудачи? На окраине нашего Отечества идет война, столь несчастливая для нас, что как будто Господь отступил от нас и не ходит с нами в войсках наших, предавши нас позору пред народами земли. И при таком унижении мы дерзнем ли сказать: за что, Господи? Ибо знаем, что мы, будучи народом, осчастливленным Богом и удостоенным милости Его преимущественно пред другими народами, обезславили имя Его нашей жизнью. Мы можем сказать только одно; Тебе, Господи, – правда, нам же – стыдение лица!
Несчастливые во внешней войне, мы ведем и внутреннюю войну, которая едва ли не тяжелее внешней. Это – наша внутренняя смута, которая раздирает наш народ, производит застой в работах. Нам грозит опасность прийти в состояние того Царства, которое, по Евангелию, разделившись само на себя, не устоит. Но при всем том мы как бы не чувствуем ударов; ибо пришли в состояние безчувствия, подобно больному, пораженному параличом. Бедствие Родины, как чужое, не трогает нас, и мы, даже при тяжелых ударах, говорим: «Не больно нам!» Не для того ли Господь посылает к нам, кроме общего для всей страны бедствия, еще для каждого города и области особые несчастья: в одном месте у нас повальные болезни, в другом – падеж скота, в третьем – неурожай хлеба несколько лет сряду, в четвертом – волнения молодежи, волнения среди рабочих и другие смуты, грабежи, пожары. Несмотря на это, мы все еще готовы говорить: «Не больно нам!» и продолжать есть и объедаться, пить и пропиваться, играть и проигрываться. По-прежнему пустеют наши храмы и наполняются театры и дома народных увеселений любителями веселия. Мы не только не чувствуем боли от поражающих нас ударов войны, убийства, мятежей, голода и других бедствий, но как будто у нас веселее стало с тех пор, как на Отечество наше стали падать удары.
О, кто даст сердцу нашему сокрушение и очам нашим слезы, чтобы оплакать наши бедствия и выплакать пред Богом наше избавление?! О, Русь Святая! Вспомни свои добрые былые времена! Вспомни и те лихолетья, в которые ты умела прибегать к Богу с молитвой и покаянием и получала себе избавление! Вспомни Забытого тобою и помолись! Смех твой в плач да обратится; принеси покаяние и плоды, достойные покаяния.
Обрати нас, Господи, и мы обратимся. А без Тебя мы и сего не можем сделать. Восстани, Господи, помози нам и избави нас имене Твоего ради!
Святитель Макарий (Невский).

Лев АНИСОВ

Газета Слово

Газета «Вечер Елабуги»

Известный писатель-историк Лев Анисов на встрече с елабужанами во время недавнего приезда в наш город рассказал о том, как родилась мысль написать книгу о художнике И. И. Шишкине. Мы писали об этом в одном из предыдущих номеров «ВЕ».
Отвечая на вопросы читателей, Лев Михайлович говорил и о своей работе над другими книгами — о художнике Александре Иванове и собирателе русской живописи Павле Третьякове, которые выходили в популярной серии «Жизнь замечательных людей».

«Александр Иванов»
Я писал ее четыре года, каждый день. Тщательно выверял даты, чтобы не ошибиться, потому что, я считаю, если автор где-то в чем-то споткнется и соврет, он сам заблудится и других уведет вслед за собой.
Почему Иванов? Так это от совестливости, которая есть в нас. Как же так? По величине второй художник в мире после Микеланджело, а Россия его не принимает и отрицает. Картину его «Явление Христа народу» все знают, а о нем практически ничего не знают.
В 1823 году 17-летний Александр помогал отцу в росписи иконостаса церкви родителей Иоанна Крестителя. Надо было написать шесть икон. Одну из них писала сама императрица Елизавета Алексеевна, она была художницей. Пять других икон писал отец Иванова, помогал ему сын и еще один ученик Академии художеств. Для императрицы было важно выдержать общую тональность, чтобы, если образно говорить, палитра была созвучна. И она приглашала художников в Зимний дворец. А там в это время хранилась уникальная христианская святыня — Десница Иоанна Крестителя, часть мощей (правой руки) святого пророка. И императрица разрешила им поклониться, приобщиться к этой святыне. Можно представить, какое сильное воздействие могла произвести эта встреча с Десницей, с той рукой, которая… почерпнула воду в Иордане и вознеслась над головой самого Иисуса Христа. Потрясение было такое сильное, что Александр Иванов чуть ли не в этот же месяц пишет эскиз «Проповедь Иоанна Крестителя в пустыне». Эскиз не сохранился, но в письме к дяде он об этом сообщает. А через несколько лет он приступает к картине, где главным действующим лицом является Иоанн Креститель, который (помните?), указывая лицом на Спасителя, возвращающегося после 40-дневного поста, говорит: «Внемлите! Грядет тот, который возьмет грехи ваши на себя».
…Около года с небольшим я не мог работать над книгой дальше — мне важно было понять, что означает фигура раба, который изображен на переднем плане, спиной.
Когда картина была привезена из Рима в Петербург, ее установили в Зимнем дворце. Александр Иванов в письме к своему брату Сергею написал: «Государь подошел к картине, долго разглядывал ее и первый вопрос, который он задал мне: а что у тебя означает раб? И я ему дал ответ». А какой ответ — этого в письме не было. И дальше я уже не мог работать. Мне было важно понять, что же он ответил, что такое раб. Сколько я перелопатил исторических материалов, рисунков, эскизов!
И однажды иду я по Сретенке, там есть православный магазин. Остановился перед дверью и говорю: «Святые отцы, помогите мне разобраться, для чего он там раба-то написал!» В глубине магазина в углу этажерка стояла, а в ней книги, и вдруг вижу среди них книжку «Радостный Достоевский». Думаю: «Ну, дает автор! Радостный Достоевский». Беру эту книжку и вдруг натыкаюсь на страницу со статьей Оскара фон Шульца «Гитлер и Христос Достоевского». И когда я, не отходя от этой этажерки, прочитал эту статью, у меня как будто камень с души упал. В ней не шла речь о картине, Иоанне Крестителе. Но статья была посвящена теме раба как такового. Ведь Господь, когда создал Землю, сказал: человек, вот тебе земля, вот тебе небо и прочее, ты — владелец всего, но ты еще можешь совершенствоваться. И главное предназначение человека по Евангелию — служить другому человеку. А с течением времени человечество так переменилось, что понятие служения довело до понятия рабства. Служить должен раб. Но не я. Тогда становится понятно, почему Иванов раба написал. Посмотрите на выражение лица этого человека, который своему господину подает одежду. Он слышит слова Иоанна Крестителя и понимает, что с приходом этого человека в мире все будет поставлено с головы на ноги. Так оно и случилось.
Только придя к этой мысли, я успокоился. Можно было работать дальше над книгой. И вот когда я изучал документы, пришло понимание того, какие политические события могли повлиять на художника.
Из православной России Александр Иванов приезжает в Италию, во Францию. А там по всей Европе идет второй накат язычества. И идет спор о том, а был ли вообще Христос Богочеловеком. А это о чем говорит? Либо мир устроен мыслью Господа, либо в мире хаос — сильный владеет слабым, вместо нравственности появляются разные другие интересы. И вот Иванов перед тем, как писать свою большую картину, пишет небольшую работу, которая называется «Явление Христа Марии Магдалине». Как я предполагаю, чтобы ответить себе на вопрос: ты-то веришь, что он был Богочеловеком? И написав картину, за которую он получил звание академика, как бы говорит себе: да, я верю. После этого он приступает к большой картине «Явление Христа народу».
Вот так появилась книжка «Александр Иванов». Я очень благодарен судьбе, что она мне удалась.

«Третьяков»
Или вот Павел Михайлович Третьяков, известный меценат и коллекционер.
Из купцов, который был далек от живописи, он стал одним из крупнейших ее знатоков. Он обладал прекрасным аналитическим умом. Пешком обошел всю Европу и не пропускал ни одного музея, был знатоком западноевропейской живописи. Брат его Сергей покупал картины западноевропейских художников. Павел Михайлович же собирал работы только своих художников, потому что он считал: я должен работать на Россию.
Вас наверняка удивит то, что я сейчас скажу. Третьяковской галереи, которая находится в Москве в Лаврушенском переулке, ее нет. Это не Третьяковская галерея! Почему? А потому, что в ней есть картины, которые Павел Михайлович видел, но не покупал. В конце жизни он пришел к мысли, что история русской живописи — это история русской мысли не в меньшей степени, чем литература. В последние годы жизни он собирал в основном иконы. В оставленном им завещании 12 пунктов. Прочту вам три из них: после моей смерти не приобретать никаких картин; не менять развеску, которую сделал я; проход в Третьяковскую галерею должен быть бесплатным для всех, кто любит и ценит живопись.
Скажите, пожалуйста, проход у нас свободный в Третьяковскую галерею? Конечно, свободный (смеется). Один раз в году, может быть. Развеска нарушена? Нарушена.
Жизнь любого человека — это жизнь его души. И вот проследить развитие этой души, в частности, художника — это и было главной целью Павла Михайловича Третьякова. Он, например, не воспринимал Врубеля. Почему не воспринимал? Потому что он в его концепцию не вписывался. Врубель — очень талантливый художник, яркий, необычный. Но у Третьякова его работ не было, он их не покупал. И тогда Врубель через своего знакомого попробовал подарить работу свою Павлу Михайловичу. Будучи деликатным человеком, Третьяков принял работу, поблагодарил, но потом задвинул ее за гардероб, так она там и лежала. И сейчас, если вы придете в Третьяковскую галерею, в большом зале увидите огромное панно Врубеля…
Все эти три пункта завещания не выполнены. Поэтому галерею мы вправе называть так: галерея, в которой есть картины, частично купленные братьями Третьяковыми. Но это не Третьяковская галерея.
Льву Михайловичу Анисову, большому другу Елабуги, в феврале исполнилось 75 лет. Поздравляем с юбилеем!

Два материала, связанные с юбилеем писателя, вышли в общественно-политическом еженедельнике “Слово”, (№ 3 (936), февраль 2017 г.): http://www.gazeta-slovo.ru “Человек, одаренный словом” (автор Наталья Солнцева) и “От земляка и друга”. (автор Михаил Крылов)

Елена Петрова

Льву Михайловичу АНИСОВУ — 75!

Лев Анисов родился и до 1973 года жил в Замоскворечье, что на человеке, одаренном словом, не могло не сказаться. Там же зародилась «любовь к отеческим гробам», «дыму Отечества», «тёмной старины заветным преданьям». Многое из того, что впоследствии вошло в его произведения, было услышано в ранние годы: «Тогда я часто бывал в Донском монастыре, потому что родился неподалёку и монастырь был для нас домом родным».
Естественно, вспоминается мир Замоскворечья, описанный И.С. Шмелевым. Книга Льва Анисова «Третьяков» начинается с изображения этого яркого, многоликого мира: «Внизу, за Москвой-рекой, Садовническая улица проглядывает. Там в древние времена Садовническая слобода была. Садовники царские жили», в прошлые века «на Пятницкой, как и на Якиманке, и на Татарской, ни одного питейного дома не было», а в Кадашевской слободе когда-то «царские ткачи жили» и т.д.

Историческое мышление, пожалуй, самая сильная сторона его дара. Герои его исследований — государи, политики, архиереи, художники, писатели… В одной рассказанной им истории о родословии княгини Натальи Голицыной встретилось: она родилась от «густых кровей». Ткань повествования в его книгах – идет ли речь о Шишкине, или А. Иванове, или митрополите Московском Платоне, или митрополите Московском и Коломенском святителе Иннокентии, или об императрице Елизавете Петровне — «густых кровей».
Его книги трудоемкие, насыщены отсылками к источникам, многие из которых забыты или полузабыты. Он не придумывает, не сочиняет, но сводит в единое жизнеописание множество фактов, акцентирует внимание на главном, соотносит хронологически совпадающие явления; так из «мелкой сволочи» сбирается «рать» — и разрастается идея, далеко не всегда совпадающая с привычным знанием истории. Феофан Затворник говорил: «Умудряйтесь». Вот Лев Анисов и умудряется, и умудряет читателей.
Как исторический писатель Лев Анисов предельно педантичен, и, возможно, именно педантичность и скрупулезность порождают сомнения в укоренившихся со школы аксиомах. Впрочем, порой он сохраняет за своими сюжетами право на гипотезу, тогда появляется что-то вроде: «Выскажем нашу догадку».
Уже в «Семье государя», появившейся в 1980-е, образ царевича Алексея Петровича соотнесен с неожиданным вопросом: в силу чего и по воле кого была пресечена русская ветвь Романовых? Причём в личности царевича привлекает и его готовность к реформам, и высокая степень образованности. Случившееся с ним – трагедия не семейная, а российская и историческая. Потому он и полагает, что технически безупречная картина Н. Ге «Пётр Первый допрашивает царевича Алексея» «ложна изначала». Столь же непривычно описан ещё один герой Льва Анисова — Павел: выученик митрополита Платона, он получил от матери тяжелое наследство, что потребовало от него твёрдости государственника вплоть до акта о престолонаследии и указа о милостях крестьянскому сословию.
Во многом острота содержания книг Льва Анисова, сильная интрига и интеллектуальная, эмоциональная вовлеченность в неё читателя обусловлены умением задавать вопросы о том, что считается очевидным. Действительно ли Пётр Первый не назвал имени наследника? На чьи деньги Екатерина Вторая пришла к власти? Почему Варвара Бахметева (Лопухина) похоронена в соборе, тогда как ближайшие родственники — на кладбище Донского монастыря? Почему фигура раба, этнически галла или скифа, — подчеркнуто ключевая на картине Иванова «Явление Христа народу»? Было пребывание Пушкина в Михайловском политической ссылкой или проявлением разумной, сберегающей воли государя? Как связаны паломничество внутри Российской империи и научный скептицизм западного толка? Почему работавший над «Бесами» и потому избегавший знакомств Достоевский ответил на предложение Третьякова написать его портрет? И что сближало Достоевского и Перова? Связано ли закрытие Екатериной Второй монастырей с развитием лютеранства? Какова роль иноземцев при государевом дворе? Как вызрел замысел картины В. Пукирёва «Неравный брак» и соотносится ли он с личной историей художника?
Вопросов много. Практически они во всех исторических изысканиях Льва Анисова. Вплоть до резонансной книги 2016 года «Тайна Емельяна Пугачёва», появление которой явно инициировано интересом к «Истории Пугачевского бунта» А.С. Пушкина. Причем версия Льва Анисова в ряде позиций диссонирует с её содержанием. Вспоминается в связи с этим «Емельян Пугачёв» С. Есенина.
Поэма Есенина во многом – при всей очарованности поэта Пушкиным — полемичная по отношению и к «Капитанской дочке», и к «Истории Пугачёвского бунта». Примечательна фраза из предисловия Пушкина к «Истории» о будущем историке, который «легко дополнит и исправит» его труд – «несовершенный, но добросовестный». Возможно, Пушкин имел в виду недостаточность фактов. Возможно, не далёк от разгадки автор «Тайны Емельяна Пугачёва»: не все во времена Пушкина имело смысл делать достоянием общества.
В книге Льва Анисова много неожиданного. Прежде всего вопросы, породившие новый взгляд на пугачёвщину. Итак, Лев Анисов умеет увидеть тайну. Еще одна книга, в заглавии которой есть эта лексема, – «Раскрытые тайны истории». Полагаю, что его некоторые произведения по сути близки историческому детективу.
Описывая харизматические или просто ярких личностей, в том числе забытых сегодня, он создает картину России. Лев Анисов словно собирает пазл, и оказывается, что литература и живопись, по его выражению, – как двоюродные братья; оказывается, что литература, живопись пронизаны верой. Он обращается к судьбам, религиозно освещенным. Сама история государства пронизана верой. Как-то он сказал: храмы, построенные во времена Сергия Радонежского, Дмитрия Донского, наполняют нас особой радостью, и в таких храмах, как нигде, в нас входит прошлое. Отцы Церкви — особое направление в его творческой биографии. Он полагает, что незнание духовных подвижников делает нас биороботами.
В «Розе мира» Д. Андреев, обратившись к теме светлых и темных вестников из числа писателей, композиторов, ученых, заметил: писать об их жизни надо с осторожностью. Лев Анисов – писатель со своей нравственной и духовной позицией, он четко знает, когда художник — поводырь, а когда потакает вкусам среды, но, касаясь личных судеб своих героев, создавая их психологические абрисы, предельно корректен и не торопится судить или вытаскивать на свет Божий то, о чем лучше умолчать. Такой он и в своей художественной прозе. Прав Савва Ямщиков, писавший об основательности и искренности Льва Анисова, а также отметивший духовную близость его и тех, кто стал героями его книг.
Льва Анисова привлекает в жизни человека то, что предопределяет судьбу. Судьбу самого Анисова предопределило Замоскворечье, Донская улица, Донской монастырь. И это вопреки прежде выбранной карьере инженера. И, конечно, родители: мама — крестьянка, голодом вытесненная в город; по отцовской линии он из семьи священников, дед и отец были репрессированы.
Ну что ж, пожелаем Льву Михайловичу новых книг. Знаю, что у него есть заветная мечта — написать книгу о великом русском художнике В. Сурикове. Так пусть она исполнится.

Наталья СОЛНЦЕВА, профессор, доктор филологических наук.

Газета Слово: общественно-политический еженедельник

Лев Анисов известен широкому читателю как автор интересных книг, серьезный и ответственный исследователь, знаток русской истории и культуры. О том, что у него много читателей и почитателей его таланта, свидетельствует тот факт, что каждая новая книга расходится в считаные дни, вызывает бурные обсуждения, споры, но уж точно никого не оставляет равнодушным.
Конечно, в каждой работе так или иначе проявляется личность автора. Но ведь многое «остается за кадром». Поэтому мне хотелось бы скрасить юбилейную торжественность и официальность воспоминанием об одном из эпизодов жизни юбиляра.

Где-то в середине 80-х годов прошлого столетия (страшно подумать!), находясь далеко от Москвы, получаю от Льва Анисова письмо, где он сообщает о своей недавней творческой поездке в одну из республик Северного Кавказа… А в заключение — несколько строк о предстоящем участии в лермонтовских торжествах в Тарханах.
Я погоревал немного, что сам не могу туда выбраться, а ему ответил в том духе, что завидую и мысленно буду с ними. И тут я вспоминаю, что несколько месяцев назад Лев, как и я, такой же завзятый книжник и ходок по букинистическим магазинам, похвалялся новым приобретением — старинной книжицей, где в весьма нетрадиционном для нас свете упоминался пресловутый убийца великого нашего поэта — Мартынов. Тогда я почитал ее, несколько удивился, но потом за делами своими запамятовал. И вдруг неожиданно об этом вспомнил. Зная страсть Анисова доносить до читателя и слушателя все свои исторические и литературоведческие находки, я своим богатым воображением домыслил, как он может донести это до участников Тарханской встречи и, поскрипев перышком под шум балтийской волны, отправил Анисову своё видение его предстоящего выступления в стихотворной форме:

ПИСАТЕЛЮ ЛЬВУ АНИСОВУ,

вычитавшему в старинной книге, что Мартынов был неплохим по натуре человеком.
Тарханы. Модой и теплом
Страдальцы муз влекомы снова
Здесь собрались. И о былом
Им Лев Анисов молвил слово.
На вещи взгляд имея свой,
Расхожих мнений груз отринув,
Он рассказал, какой простой
И свойский малый был Мартынов.
Как, не имея в сердце зла,
Бежать пытался ссоры праздной.
Но здесь народ собрался разный —
Речь мрачно встречена была.
Дождь начался внезапно. Лучик
Последний скрылся. И на миг
Льву показалось, что поручик
Ему открыл угрюмый лик…
Глаза сверкнули исподлобья,
Пронзили сердце, как стрела.
Лев осмотрелся. В лютой злобе
Аудитория была.
«Агент масонов. Друг Дантеса, —
Прочел он в лицах на лугу, —
Открыл бы нам для интереса,
За сколько продался врагу?»
Анисов нить утратил речи.
Хотел их разуверить, но
Участники тарханской встречи
Смотрели мрачно и темно.
И литсобратья тоже косо
Бросали на него свой взгляд.
Анисов с гордостью Портоса
Сошел с трибуны в первый ряд.
Он весь дрожал. И был неистов.
Но все мрачнели облака…
Как будто проходил Анисов
Сквозь строй Тенгинского полка.
Враги. В смятении и злобе
Молчали обе стороны…
Казалось, с творческой дороги
Вступил он на тропу войны.
Был чужд он всем. И даже детям.
Катилась на пиджак слеза.
«Зачем, — он думал, —
людям этим
На факты я открыл глаза?
Ведь взял из книг я факты эти,
Когда для них готовил речь…
Собрать бы книги все на свете
За мой позор. Собрать и сжечь!»
Надо сказать, что Анисов мне так и не признался, предвосхитил ли я события того дня или ошибся в их изложении.Но по его хитроватому виду и по тому как он решительно смахнул со щеки скупую мужскую слезу при прочтении сего опуса (от смеха), я понял тогда, что был недалек от истины. С днем рождения тебя, Лев, дорогой друг и земляк замоскворецкий. Здоровья и До-о-олгая лета.

Михаил КРЫЛОВ.