В 1867 году ученый-ботаник, ординарный профессор Московского уни-верситета Сергей Александрович Рачинский, оставил научную кафедру и уехал в Смоленскую губернию, в родовое имение Татево, где построил начальную школу для крестьянских детей и стал сельским учителем.
Глухое место Татево. До ближайшего уездного города 50 верст. Кругом дре-мучие леса, бескрайние поля, деревни…
В этой глуши и располагалась усадьба Рачинских. По преданию, покро-витель семьи, Император Павел Первый подарил её своему крестнику Антону Рачинскому – деду Сергея Александровича.
Большой помещичий дом с колоннами окружал чудный парк с разби-тыми в нём цветниками и вырытым прудом. Неподалеку от усадьбы стояла церковь. Близ неё и построил школу Рачинский.
Им двигала мысль о необходимости создания национальной русской школы, «дабы не погубить своей исторической физиономии, не утратить ис-торических прав на жизнь и духовный перевес над другими».
«Школа всем своим существованием, всем своим укладом должна вхо-дить в жизнь народа, своего народа; а так как русский народ есть народ пра-вославно-церковный, то и школа должна быть такой же», — говорил Сергей Александрович. И добавлял: «Православием достигается нравственный идеал, который делает русский народ народом христианским».
И зазвенели в усадьбе Татево ребячьи голоса.
Занятия в школе начинались с молитвы, затем дети проходили в учеб-ные классы.
Прежде чем учить русский язык, Рачинский предложил ученикам вы-учить церковнославянский. В то время светских книг в деревнях почти не бы-ло. А потому, зная церковнославянский язык, крестьянские дети могли читать и Священное Писание, и Жития Святых, что давало «постоянную пищу уму, воображению, нравственной жажде грамотного крестьянина».
На основе церковнославянского языка шло обучение современному русскому. На уроках литературы изучали Гомера, Шекспира, А.С. Пушкина, В.А. Жуковского, семейную хронику Аксакова, произведения А.К. Толстого. Изучались также история, география, геометрия; преподавались: культура земледелия, пчеловодство. Детей учили плотничьему и столярному делу, му-зыке и хоровому пению.
Из выпускников подобных школ должны формироваться кадры для российского учительства и духовенства, считал Рачинский. Он был убежден, сельские учителя и священники, получившие образование в церковно-приходской школе, знающие крестьянскую жизнь и среду не понаслышке, сформировавшиеся в этой среде духовно и нравственно, смогут преодолеть «роковой разрыв» в русском обществе.
Так продолжил он мысль Ф.М. Достоевского о разрыве интеллигенции с наро-дом (с «почвой»). Идея «почвенничества» Достоевского нашла конкретное решение в педагогической концепции Рачинского.
С приездом Сергея Александровича Татево стало одним из притягательных очагов интеллектуальной жизни России. К сельскому учителю обращались за совета-ми известные государственные деятели, писатели, ученые; приходили письма из Евро-пы, Японии…
В 1883 году, К.П. Победоносцев писал Александру III о своём друге: «Он вдохнул совсем новую жизнь в целое поколение крестьян, сидевших во тьме кромешной, стал поистине благодетелем целой местности, основал и ве-дет, с помощью 4 священников, 5 народных школ, которые представляют те-перь образец для всей земли. Это человек замечательный».
На протяжении своей деятельности Рачинский построил свыше 20 начальных школ, 4 из которых содержал полностью сам.
Как работала школа Рачинского, мы можем узнать теперь не только из его ста-тей или дореволюционных публикаций его коллег. Пожалуй, лучше всего о татевской школе рассказал её бывший ученик, известный художник Н. П. Богданов-Бельский своими картинами. На многих его полотнах изображен и сам основатель школы.
Именно Сергей Александрович первым заприметил талантливого Николая Богданова — сына бедной батрачки из деревни Шитики Бельского уезда и пригласил его в свою школу.
«Девяти лет я попал в эту школу, — вспоминал Богданов-Бельский. – С. А. Рачинский однажды заинтересовался, есть ли среди детей способные к жи-вописи. Указали на меня как на любителя исписывать всё своими рисунками. С. А. дал задание срисовать с натуры одного учителя. Экзамен происходил на виду всей школы, в Татево. Впервые мне с натуры пришлось рисовать чело-века. Нашли сходство. С. А. взял рисунок и понёс к своей матери. Она захо-тела меня видеть, и вот я крестьянский мальчик, попал в роскошные хоромы богатого дома. Приветливо встретила меня В. А. Рачинская, уже глубокая старуха, сестра известного поэта Баратынского, современника Пушкина, с ко-торым она танцевала на балах. Очень часто гостила их родственница, баро-несса Дельвиг: сестра друга Пушкина. Много интересного рассказывали жен-щины о великом поэте. Счастливые часы провёл я в обществе и С. А. Рачин-ского, милого и культурного человека, безгранично любящего русский народ. Многим, если не всем, я обязан этой семье. Под её покровительством прошло всё моё дальнейшее воспитание».
В 1881 году Сергей Александрович отправил 13-летнего Николая Бог-данова получать начальное художественное образование в иконописную ма-стерскую при Троице-Сергиевой лавре. Там отметили его дарование. Через три года «Николя» (так называл своего любимца Рачинский) поступил в Мос-ковское Училище живописи, ваяния и зодчества, где его учителями были В.Д. Поленов, В.Е. Маковский, И.М Прянишников.
В 16 лет Николай Богданов впервые принял участие в выставке с карти-ной «Еловый лес», которую похвалили Поленов и Левитан. «В вашей картине меня пленят простота и внутренняя красота пейзажа, — прокомментировал свое впечатление Поленов. – Ваш лес живет и дышит. Это главное». Картину купил известный фабрикант и коллекционер Сапожников.
С восемнадцати лет Богданов стал жить своим трудом, хотя Рачинский продолжал высылать ему ежемесячно по 25 рублей.
Наступило время приступать к дипломной работе. Нужно было выби-рать тему. Дело решила поездка в Татево и встреча с Рачинским, который рассказал об удивительном случае, потрясшем всех в усадьбе. Во время Ве-ликого Поста, после службы в храме по дороге домой пропал крестьянский юноша. Стояли суровые морозы. Нашли его спустя две недели глубоко в ле-су, где он соорудил шалаш и питался только хлебом. Нашедшим он заявил, что хочет стать отшельником. Услышанный рассказ захватил художника. Те-ма для дипломной работы была найдена, и в Татево Богданов приступил к ра-боте над картиной «Будущий инок».
«В душе воскресло все, чем я жил долгие годы детства и отрочества в деревне… Перед концом работы у меня сделался даже обморок», — вспоминал художник.
Выбор темы не был случаен. Православие вообще играло значитель-ную роль в жизни Богданова-Бельского. Безусловно, этому способствовал и пример наставника, в семье которого строго соблюдали религиозные обряды, и духовное просвещение в школе.
В воспоминаниях современников, почти все отмечают любовь художника к церковному пению, умение при необходимости вести церковную службу («мог и за диакона»). Не забудем, он писал также иконы для храмов.
Наконец, дипломная картина была закончена. С радостью восприняли её в Та-тево ученики школы и владельцы усадьбы.
Успех картины окрылял, но на душе было неспокойно. Ведь в Училище от ученика пейзажного класса ждали пейзажа. Удача, однако, сопутствовала ему. Как вспоминал сам художник: «Ну и началась в < Училище > кутерь-ма!» Работа, которую он представил на звание «классного художника», сверх всяких ожиданий имела огромный успех. Она была куплена с выставки Козь-мой Терентьевичем Солдатенковым, который затем уступил её императрице Марии Федоровне. Художнику заказали два повторения картины. Одним из заказчиков был Павел Михайлович Третьяков. Это был безусловный успех!
В январе 1891 года в Киеве открылась Передвижная выставка. Картина Богданова была представлена в экспозиции. После посещения выставки М. В. Нестеров напишет в письме к родным: «…Васнецов согласен, что Богданов-Бельский еще долго будет мне солить на выставках своим успехом, но этим смущаться не следует…».
В дальнейшем тема детства станет определяющей в творчестве Богда-нова. В его настойчивом стремлении писать детей, мир детства, где все по настоящему, без лукавства и фальши, отчетливо просматривается евангель-ское: «если… не будете как дети, не войдете в царство небесное». (Мф. 18,3). И окружающие на этот призыв откликались. Уже будучи состоявшимся ма-стером, Богданов-Бельский получил письмо от одной учительницы: «Вы у нас один! Писать детей умеют многие художники, писать в защиту детей умеете только Вы…»
Окончив учебу в Училище, художник много путешествовал: побывал на Ближнем Востоке, в Европе, в Константинополе. В 1889 году на горе Афон в Панте-леймоновском монастыре он познакомился с послушником — «богописцем» Филип-пом, в дальнейшем художником Ф.А. Малявиным. В одном из писем к Рачинско-му Богданов пишет, что всю службу с 6 вечера до 6 утра он стоял в оцепене-нии, и был потрясен, когда на середину монастырского Собора вышли на ли-тию 60 старцев-иеромонахов с зажженными свечами.
Работая на холодном ветру на скалах Афона, художник тяжело забо-лел и серьезно задумался о пострижении в монахи.
Но судьба распорядилась иначе.
В 1894-95 годах Богданов учился живописи в Императорской Акаде-мии художеств у И. Е. Репина. Тогда же им была написана картина, посвя-щенная школе Рачинского «Воскресное чтение в сельской школе» (1895). За ней последовали другие на ту же тему: «Устный счет» (1896), «У дверей шко-лы» (1897), «У больного учителя» (1897), «Проба голосов» (1899), “Между уроками” (1903)…
27 октября 1903 года Николаю Петровичу было присуждено звание академика. Сам Государь, в знак заслуг художника, облагородил его простонародную фамилию, вписав ее собственноручно в диплом через дефис – Бельский».
Талант художника давно оценили при Дворе. В 1899 году императрица Ма-рии Федоровны заказала художнику свой портрет. Рачинский, внимательный к успе-хам ученика, сообщал писателю В. В. Розанову: в письме от 13 июня того же года: «Живописец мой пишет… портрет императрицы-матери. Государыня к нему удиви-тельно добра. Между прочим, она, тронутая его рассказами, сделала одному из моих учителей прекрасный подарок — фисгармонию…»
Богданов-Бельский напишет также портрет Николая II (1904-1908), великого князя Дмитрия Павловича (1902), других членов императорской фамилии…
Но, обретя широкую известность в России, всё чаще уезжал он в родные ме-ста, где у него теперь была своя мастерская. «Я так много лет провёл в деревне, — говорил Богданов-Бельский, — так близко был к сельской школе, так часто наблюдал крестьянских детей, так полюбил их за непосредственность, даро-витость, что они сделались героями моих картин».
В 1907 году бывшие ученики Московского училища живописи – А. С. Степанов, Н. П. Богданов-Бельский, В. К. Бялыницкий-Бируля, А. В. Моравов и С. Ю Жуковский – объединились в творческое сообщество. Некоторые из них были тесно связаны с Тверским краем. Так впервые оказался Николай Петрович на тверской земле.
Приехал он с женой Натальей Антоновной. Поселился в имении «По-жинки», в четырех верстах от В. К. Бялыницкого-Бируля и А. В. Моравова, что давало возможность часто общаться с друзьями, а главное, вместе ходить на охоту.
«Богдаша», как звали товарищи доброго и жизнерадостного друга, прикипел к Тверской земле. Особенно много внимания и любви уделял он крестьянским детям, для которых в карманах его куртки всегда имелось большое количество леденцов и орехов. И дети, узнав Богданова-Бельского ближе, приветствовали его особенно тепло. Спрашивали: «А когда же мы пи-сать будем, мы завсегда рады для вас стоять и можем прийти к вам в Пожин-ки в новых рубахах. Мне мама сшила розовую рубаху, а Иришке – синий са-рафан, и мамка наказывала, чтобы не грязнить, а то, мол, Николай Петрович беспременно будет с вас списывать».
Они так и льнули к нему. Витольд Каэтанович Бялыницкий-Бируля рассказывал, первый сбор земляники ребята приносили прежде всего Нико-лаю Петровичу.
Очень он подружился с местным священником. Вместе с учителем местной школы Николаем Семеновичем Зольниковым пели в церкви. Очень красиво пели. Для этой церкви Николай Петрович писал иконы.
В 1920 году Богданов-Бельский уехал в Петроград, а оттуда в Латвию. По словам Моравова-младшего, уехать за границу художника уговорила же-на. Уезжал он налегке, оставив большую часть своих вещей и картин на хра-нение местным жителям. Верил ли в свое возвращение сам Богданов-Бельский, сказать трудно, но причины, побудившие его оставить Родину, бы-ли, конечно, гораздо более глубокие, чем уговоры жены.
В 1920-х годах политику в искусстве и в живописи определяли сто-ронники формализма и абстракционизма. Приверженцам реалистической школы живописи приходилось очень трудно, это отмечают в своих воспоми-наниях многие художники. А кроме того, творчество Богданова-Бельского было глубоко национально, что также не находило поддержки у заправил культурного процесса новой России. В письме И.Е. Репину о мотивах отъезда художник пишет: «Из того, что я написал за эти четыре года, ничего не было выставлено в России. С большими трудностями и ухищрениями все это мне удалось вывезти в Ригу, где я живу с 15 сентября 1921 года».
С первых же дней пребывания в Риге Богданов-Бельский развил бур-ную деятельность. В том же письме Репину он пишет, что в Риге уже прошло три выставки его картин: первая – «исключительно из вещей, написанных в России»; вторая – «наполовину написанных в Тверской губернии и половина новых»; третья – «вся из новых вещей, написанных в Латвии».
В 1928 году Богданову-Бельскому исполнилось 60 лет. Его активность по пропаганде русского искусства не спадает. По его инициативе и при поддержке И. Е. Репина в Копенгагене, Берлине, Стокгольме, Праге, Осло, Амстердаме, Гетеборге, Хельсинки, Гамбурге прошли выставки русской живописи. На них представили свои работы Жуковский, Коровин, Малявин, Билибин и другие.
Богданов-Бельский много и увлеченно работает, картины его хорошо покупаются. 70-летний юбилей художника был отмечен персональной вы-ставкой и благожелательными отзывами прессы.
В апреле 1941 г. Богданов-Бельский посылает картину «Пастушок Прошка» (1939) на выставку в Москву. Но начинается война, затем в Латвии следуют годы немецкой оккупации. Творческие силы покидают художника. Он тяжело заболевает. Необходимо было серьёзное лечение. Жена увезла его в берлинскую клинику, где ему сделали операцию. 19 февраля 1945 года во время бомбежки Н. П. Богданов-Бельский умер в возрасте 77 лет.
Похоронен он на Русском кладбище в Берлине.
Ныне имя Николая Петровича Богданова-Бельского оказалось в забытьи.
О жизни и творчестве его нет ни серьезных исследований, ни художе-ственных альбомов. Он не попал даже в «Энциклопедический словарь. Рус-ские художники» (Санкт-Петербург, 2000), хотя многие его картины стали хре-стоматийными. Заметим, в Третьяковской галере сегодня выставлена всего лишь одна работа художника «Устный счёт».
Но справедливо ли это?