8 июня 1837 год — 170 лет назад родился Иван Николаевич Крамской, русский живописец и художественный критик, один из основателей Товарищества передвижных художественных выставок

Образ Христа интересовал Ивана Николаевича Крамского с тех самых пор, как его детище — Артель художников, основателем которой он являлся, начала распадаться. Причины разлада коренились в совершенно случайном составе членов её. Он вышел из неё в 1870 году. Ему было 33 года.

«После выхода его, — писал И.Е. Репин, — Артель как-то скоро потеряла своё значение, незаметно растаяла».

Сколько надежд связывалось с ней, когда в 1863 году они, молодые академисты, окрылённые верою в свои идеалы и в возможность осуществить их собственными силами, порвали с Академией художеств, мечтая о создании своей, новой, русской школы живописи. Они даже поселились вместе. Жена И.Н. Крамского вела хозяйственные дела Артели. Появились заказы.

На «артельские» вечера приходили знакомые художники, ценители искусства. Начинались интересные разговоры, душою которых был И.Н. Крамской.

«Искусство является выразителем стремления человеческого духа к совершенствованию и прогрессу, и деятельность артели направлена на то, чтобы приблизиться к народу, — говорил он. — Если мы хотим служить обществу, мы должны знать и понимать его во всех его проявлениях, а для этого самим необходимо стремиться к совершенству. Знаний, знаний не хватает нам. Ведь художник — это критик общественных явлений. Какую бы картину он ни выставлял, в ней видны его симпатии, антипатии и, главное, та неуловимая идея, которая будет освещать его картину. Каждый мыслящий почувствует его миросозерцание…»

Он умолкал, но вскоре продолжал вновь и вновь разъяснять свою точку зрения: «Призвание художника… быть хотя бы выразителем важных сторон его жизни. И ещё… русскому пора, наконец, становиться на собственные ноги в искусстве, пора бросать эти иностранные пелёнки; слава Богу, у нас уже борода отросла, а мы всё ещё на итальянских помочах ходим. Пора подумать о создании своей, русской школы!»

«Всего более отзывалась в его сердце, — вспоминал Репин, — захудалость, забитость родного искусства, беспомощного, слабого, как грудной ребёнок. Он видел, как много молодых, даровитых сил гибло на его глазах; как за бесценок сбывались лучшие перлы новой нарождавшейся школы».

После распада Артели И.Н. Крамской откликнулся на зов Перова, Ге и Мясоедова создать Товарищество передвижных художественных выставок. Идея служения новому, свободному искусству привлекала его.

Но не менее сильно его занимала и другая мысль: должен ли художник подчиняться временным веяниям и интересам публики, испытывающей, как он успел осознать, сильное влияние атеизма? И что такое художник, не ищущий Бога? Верующих в среде творческой интеллигенции в то время уже почти не было. А в его душе боролись вера и безверие. В этой борьбе родился замысел картины «Христос в пустыне».

Он начал писать «Христа в пустыне» в ноябре 1871 года. Прервав работу над картиной, отправился в Крым, в Чуфут-Кале, окрестности которого чем-то напоминают Палестину, не только чтобы подыскать необходимый для картины пейзаж, но и чтобы познать чувство, которое человек испытывает, находясь в библейских пейзажах.

Лето 1872 года Иван Николаевич провёл на даче, где поселился с друзьями — И.И. Шишкиным и К.А. Савицким. Работал непрестанно над «Христом в пустыне».

К.А. Савицкий, страдавший удушьем, не мог спать по ночам и был свидетелем того, как Иван Николаевич, едва дождавшись рассвета, в одном белье пробирался к картине и начинал с упоением работать, иногда до позднего вечера.

Он искал образ Бога.

«Вот уже пять лет неотступно Он стоял передо мной; я должен был написать Его», — признавался И.Н. Крамской.

«…Христос ли это? Не знаю, — писал И.Н. Крамской писателю В.М. Гаршину. — Да и кто скажет, какой Он был?»

Крамской размышлял над проблемой нравственного выбора, встающего перед каждым, понимающим свою ответственность за судьбу окружающего его мира. «Я вижу ясно, что есть один момент в жизни каждого человека, созданного по образу и подобию Божию, когда на него находит раздумье: пойти ли направо или налево?»

С волнением думал И.Н. Крамской о том, как будет воспринята одна из сокровенных и любимых его работ, что скажут, поймут ли её? Выставка осенью 1872 года, на которой появилась картина «Христос в пустыне», вознаградила его за труды и переживания. Успех был необыкновенный.

реданность Крамского искусству вызывала у окружавших его людей глубокое уважение. Да и сам облик Ивана Николаевича импонировал им. Было в нём нечто, выделявшее его из среды художников. Ни выражением лица, ни повадками, ни костюмом не походил он на своих товарищей. В его фигуре, лице было что-то властное, значительное. Поражали глаза Крамского: от них, казалось, не спрячешься, даром что маленькие и сидят глубоко во впалых орбитах, а светятся…

Какое-то время он надеялся, что Товарищество, взяв на себя высокую миссию, путём передвижных выставок сделает искусство понятным и доступным не только жителям столиц, но и провинциальному населению. Однако вскоре убедился в том, что провинция ищет в картинах душу и искренность, а их-то в творениях передвижников и не было.

Смутное и неопределённое время наступало в России. Быстро распространялись анархические учения, падал авторитет власти и Церкви.

«…Тяжело теперь жить всем людям русским, горячо любящим своё Отечество и серьёзно разумеющим правду, — писал К.П. Победоносцев Государю. — Тяжело было и есть, — горько сказать — и ещё тяжелее будет. У меня тягота не спадает с души, потому что вижу и чувствую ежечасно, каков дух времени и каковы люди стали. На крапиве не родится виноград, из лжи не выведешь правды; из смешения лжи и невежества с безумием и развратом сам собою не возникает порядок. Что мы посеяли, то и должны пожинать».

О работах передвижников так отзовётся один из современников: «Удивительное ныне художество: без малейших идеалов, только с чувством голого реализма и с тенденцией критики и обличения».

Начиная с картины Н.Н. Ге «Пётр I допрашивает царевича Алексея Петровича в Петергофе», историческая ложь проникнет и в среду передвижников, исподволь переформировывая и их сознание. Не всякий мог ещё сказать вслед за профессором Академии художеств П.П. Чистяковым: «Пора нам начинать поправлять великие замыслы Великого Петра! А поправлять их только и можно, сбросив привитую личину обезьяны. Взять образ простого русского человека и жить простым русским делом, не мудрствуя лукаво. И во всём так. Нужно убедиться, что и мы, люди русские, созданы по образу и подобию Божию, что, следовательно, и мы люди; и можем быть и хорошими, и деловыми и сами можем совершенствовать свой гений во всём, во всяком честном деле и начинать, а не смотреть, как ленивая и пакостная обезьяна, на чужие руки! С юности я презирал и ненавидел холопство русского перед иностранцами… Боюсь только, что художники не сумеют умно идти по русской дорожке. Ну да увидим!»

Изыскивая пути нравственного самоусовершенствования, некоторые художники, как и И.Н. Крамской, обратятся к образу Христа. По их мнению, лишь Православие с его пониманием христианского идеала, могло спасти Россию, возвратив высокие нравственные идеалы.

К.П. Победоносцев так охарактеризовал его Государю Александру III в письме от 15 апреля 1885 года: «Крамской из всех художников, кого я знаю, более симпатичен, потому что у него душа живая, русская и религиозная. Он глубоко чувствует и понимает».

К концу 80-х годов здоровье Ивана Николаевича Крамского резко ухудшилось.

Весной 1887 года его не стало.

Осиротела семья И.Н. Крамского, опустела без хозяина его квартира в доме Елисеева, что на углу набережной Малой Невы и Биржевой линии, на Васильевском острове. Остались после художника развешанные на стенах и поставленные у стен портреты…

П.М. Третьяков, бывший в Петербурге, похоронив друга, вернулся в Москву. Он долго молчал, не рассказывая о случившемся, думая, как подготовить домашних к грустному известию, а рассказав, прибавил: «Если б вы видели Соню (дочь Крамского)! Вот с кого можно было написать «Неутешное горе»».